Весной этого года на почве русофобии в Европе по кладбищам советских военнопленных и солдат Великой Отечественной прокатилась волна погромов. В соцсетях, в группах наших соотечественников, живущих в Германии, в Польше, в странах Прибалтики публиковали фотографии разрушенных захоронений. Я в это время еще жила в Германии – в маленьком городке близ Дармштадта. Зная, что километрах в 20 от моего городка есть военное мемориальное кладбище советских солдат, решила проведать его.

Весной этого года на почве русофобии в Европе по кладбищам советских военнопленных и солдат Великой Отечественной прокатилась волна погромов. В соцсетях, в группах наших соотечественников, живущих в Германии, в Польше, в странах Прибалтики публиковали фотографии разрушенных захоронений. Я в это время еще жила в Германии – в маленьком городке близ Дармштадта. Зная, что километрах в 20 от моего городка есть военное мемориальное кладбище советских солдат, решила проведать его.

Общественным транспортом до этого места не добраться, такси в Германии – очень дорогое, потому довезти меня на машине попросила своего старого немецкого знакомого Бернда, учителя музыки, человека очень интеллигентного, добродушного и дружелюбного.

– О! В двух шагах от советского мемориала – кладбище, на котором похоронен мой старший брат Питер, умерший 12 лет назад, – вдруг удивился Бернд, рассчитывая дорогу по навигатору. – Не знал, что немецкое кладбище рядом с советским!
– Значит, заедем на могилу к твоему брату, – логично и очень по-русски отреагировала я.
– Зачем? – удивился немец. И признался: на могиле родственника он был лишь однажды – в день похорон. – Впрочем, давай зайдём.

Всю дорогу в машине Бернд рассказывал о своем брате, который практически воспитал его, привил любовь к музыке, научил играть на гитаре и даже подарил первый инструмент. Умер от рака, не дожив до 40. Припарковались у входа в аккуратненькое немецкое кладбище. Правильной формы каменные надгробия – строго друг за другом, как по линейке. Фотографий нет, немцы указывают лишь имена и годы жизни. Я предусмотрительно купила несколько букетов, планируя положить один из них на могилу брата Бернда. Крохотное кладбище мы обошли вдоль и поперек по несколько раз читая имена, но захоронение Питера так и не нашли. Наконец, Бернд остановился у каменной плиты с женским именем и недавней датой смерти.

– Вот здесь была могила моего Питера, – спокойно сказал он, сто процентов здесь! – И, видя мое недоумение, пояснил: больше десяти лет прошло. За могилой брата никто не ухаживал, деньги за нее не платили, вот и похоронили на его месте того, чьи родственники смогли арендовать это место после.

При том, что у покойного Питера на этой земле, кроме брата, остались еще двое взрослых детей, вдова, родители и две сестры.

– Неужели за все эти годы никто ни разу не навестил могилу? Ты живешь в 15 минутах езды! Почему ни разу не зашел помянуть человека, который так тебя любил? – приставала я к приятелю с вопросами.

– Могила – это лишь прах, – отвечал Берндт. – Моего брата нет. Зачем ходить на могилу?  

Тогда я поняла, почему немецкие кладбища по сравнению с нашими такие ухоженные и маленькие. Редкая могила существует больше десяти лет. Да и сам обряд захоронения в земле – «luxus», как говорят немцы – слишком дрогой и роскошный. Арендная плата за место на кладбище на 10 лет – от 1500 до 2500 евро, купить участок, как в России, нельзя, можно лишь продлевать срок аренды за отдельные деньги. К тому же родственники обязаны поддерживать могилу в идеальном состоянии или платить за это служащим примерно 1000 евро в год. Неухоженные захоронения быстро ровняются с землей и сдаются под новые.

– Вы русские какие-то любители потустороннего мира. Поклоняетесь мертвецам, – ворчал Бернд, когда мы зашли на кладбище советских военнопленных, где и без моих цветов было немало. На гранитной плите вандалы разрушили слово «русские», и чья-то заботливая рука положила в образовавшуюся черную дыру солдатскую пилотку защитного цвета. – Зачем мертвым всё это? – спрашивал немец. – Они не увидят твои слёзы и твои цветы!

Многие немцы никогда не поймут наших родительских суббот, наших посиделок у родных могилок, наших свечей в церквях «на помин души», наших поминок «не чокаясь», наших «Царствие небесное», «Земля пухом»… В лучшем случае толерантно цокнут языком: «Странные нерациональные обычаи!» О мертвых и о смерти я говорила с разными немцами. Подавляющее большинство не ходит на кладбище, да и в храмы, впрочем, тоже. Всё, что связано со смертью, у них вызывает неприятное, почти брезгливое чувство, замешанное на каком-то животном страхе и непонимании. Немцы категорически избегают мыслей о смерти. А вопросы о ней воспринимают, как оскорбление, как вызов: «Ты хочешь испортить мне настроение?»

Погребение в гробу выбирают всего 30% немцев. Многих кремируют, ведь цена аренды места под урну в колумбариях ниже. А в последнее время все больше граждан ФРГ развеивают прах своих близких в бесплатной воде, полях или оставляют его в дуплах деревьев. Нет поминок в день рождения и в день смерти. Не принято.

– Зачем, – спрашивали меня немцы, когда я приставала к ним с вопросами, – Воспоминания о тех, кто умер, вызывают грусть. Я не хочу грустить!

Именно поэтому никто на Западе никогда не поймет смысл нашего «Бессмертного полка». Я показывала жителям ФРГ видео этого грандиозного шествия, и всегда встречала оторопь: «Что за массовая похоронная процессия?». Живя среди немцев, на их земле, гуляя по их кладбищам, вы никогда не почувствуете ту причастность, ту необъяснимую связь с умершими, которая есть у нас.

«Каждый раз, когда приезжаю в родной город, хожу к отцу на кладбище. Ноги сами идут», «Мама умерла, когда мне было 3 года. Сейчас мне 20», «Когда долго не навещаю папу, он мне снится. И я иду к нему на кладбище», – вспоминаю рассказы своих русских знакомых. Ходить на кладбище для нас естественно, нам это нужно. «Зачем?», – спрашивали меня немцы. И я понимала, что тщетно рассказывать им о той таинственной, но четкой связи живых и мертвых, которую чувствует каждый русский.

Зачем наши мужчины рвутся сами оплачивать счёт, даже если пируют в малознакомой компании? Зачем наши бабушки приезжают к внукам с баулами варений и солений? Зачем таксист бесплатно доносит до подъезда тяжеленный чемодан? Зачем в России на каждом углу круглосуточно работающие цветочные магазины? Зачем собирать грибы, если их можно купить в магазине? Зачем эти причитания «С Богом!», «Дай Бог», «Храни тебя Боже»? Зачем миллионы русских идут в Бессмертном полку и зачем так трепетно хранят память о тех, кто давно умер? Немцы не будут задавать вам в лицо эти вопросы, но это непонимание остается.

– Ты постишь новости с мест боевых действий, как будто тебе за это платят деньги. Ты переживаешь за чужих людей в Донецке, точно это твои родные. Ты поешь военные песни, точно тебя оштрафуют, если ты смолчишь. Какое тебе дело до Донбасса? – не скрывали своего удивления мои знакомые немцы. – Какое тебе дело до тех, кто уже умер?

Не удивляйтесь тому, что европейцы сознательно игнорировали правду о зверствах нацистов в Донбассе 8 лет. Отдаляя от себя любое упоминание о боевых действиях, а, значит, и о смерти, они готовы мерзнуть, голодать, безропотно платить растущие налоги, послушно и массово скидываться на нужды ВСУ, лишь бы застраховать себя, спрятаться от смерти. Так бытовой комфорт воюет с правдой. 

Теги:  общество , немцы , Бессмертный полк , ВСУ

   Читать дальше.